Бульдог. В начале пути - Страница 51

– Угу, – быстро делая записи в книжке, угрюмо пробурчал Петр. Закончив же, вновь поднял взор на Нартова. – Я понял. Но то не твоя забота, Андрей Константинович. Ты, главное, сделай махину, чтобы она доброе полотно могла выдавать, остальное мое дело. А за слова твои спасибо. Признаться, по первости мнилось, что все куда как проще, а как копнешь малость, так впору за голову хвататься. Но и отступаться не буду, в том перед Господом нашим и людьми обет давал.

– Уверен, государь, что ты добьешься успеха.

– Как ты сказывал? В лепешку расшибешься, а махину измыслишь?

– Так, государь.

– Вот и я расшибусь, а своего добьюсь. Да, раз уж у нас речь о том зашла… Я тут подумал, а ведь и шьют одежду тоже одинаковыми стежками, и тоже работа состоит из одних и тех же движений. Как, осилишь швейную махину?

– Давай сначала с ткацкой разберусь, а там и за швейную возьмусь. А может, студенты подберутся толковые, тогда вместе над обеими махинами работать начнем. Я, помнится, первую свою махину в двенадцать лет смастерил. Глядишь, родственная душа найдется.

– Вот и договорились.

Высок, крепок, широк в кости, обветренное волевое лицо, уже испещренное морщинами, цепкий взгляд, в котором легко угадывается недюжинный ум, помноженный на богатый жизненный опыт. Иначе и быть не может, потому как сидящему перед ним человеку никак не меньше пятидесяти. К этому возрасту мужчина уже вполне состоялся как личность и сумел чего-то достигнуть, если есть к тому способность. Бывает, конечно, и иначе, но очень редко и зачастую благодаря какому-нибудь счастливому случаю.

Яков Тимофеевич Батищев, вот он каков, сержант понтонной роты, самоучка и механик-самородок. А кто разбрасывается самородками? Правильно, либо не знающий ценности подобного приобретения, либо человек слишком богатый. Петр не считал себя ни тем ни другим. Ценить таланты людей, как он надеялся, он умел. Касаемо же богатства…

Да чего уж, богата земля русская талантами, да только ты поди еще найди тот талант, затерявшийся где-то среди миллионов подданных. Он, может, от Бога мастер, но уродился в каком-нибудь сельце Привольном, и все его помыслы направлены лишь на то, чтобы отработать барщину, вспахать свой надел, да на молитву, чтобы ниспослал Господь урожай, иначе семья с голоду ноги протянет. Иные даже в такой ситуации творят что-нибудь, облегчая свой труд или принося пользу барину. Но кто отпустит его из крепости? Уж не барин, это точно. Да завтра издай указ о том, чтобы людей с талантами направляли в столицу, так барин лучше разнесет в клочья придумку крепостного, всучит ему в руки древнюю соху и загонит на пашню.

Так что, как ни богата земля русская самородками, скрыты они, что золото, под толщей пустой породы. И проявить себя оттого могут очень и очень немногие. Но бывает и вот так, как с Яковом Тимофеевичем. Попал на службу по рекрутской повинности, да был примечен кем-то из сподвижников государя. Повезло ему, как повезло и России, так как явился свету еще один талант.

Петр, усадив Батищева на стул перед своим столом, слушал его с нескрываемым вниманием. Он хотел убедиться, что этот человек действительно настолько талантлив, как о нем говорил Нартов. Василий тоже расстарался и собрал все доступные сведения. Что и говорить, выясненное им внушало уважение. Правда, от Миниха поступила иная, противоречащая вызнанному информация. К примеру, он не так давно отстранил Батищева от работ по реконструкции Охтинского завода ввиду того, что тот не справлялся с возложенной на него обязанностью. Сержант Батищев вернулся в Ораниенбургский батальон, в свою понтонную роту, для дальнейшего прохождения службы. Вот теперь Петр и старался составить свое личное мнение об этом талантливом человеке.

Нет, не так. Последние полчаса он просто слушал, что Батищев увлеченно рассказывал о своем любимом деле. В том, что он не ошибся, юный император убедился очень скоро. Но… Таких людей можно слушать бесконечно долго, даже если ничего не смыслишь в предмете. Невозможно оторваться от рассказа по-настоящему разбирающегося и знающего свое дело человека. А Петр с некоторых пор обнаружил в себе некую… нет, не страсть, но сильную тягу к всякого рода механизмам. Он даже влез в дедовскую библиотеку, надо заметить, довольно обширную по направленности и богатую по насыщенности. Господи, чем только не увлекался покойный император!

– Ты уж прости, Яков Тимофеевич, но, чувствую, если тебя не остановить, ты можешь вещать и до утра. А у меня есть еще дела, да и завтра поутру на занятия. Ты-то вон уж мастер своего дела, а мне еще очень многому нужно учиться. – Петр все же решил остановить, казалось бы, нескончаемый рассказ.

– Хм. Простите, ваше императорское величество. Увлекся я что-то. – Батищев поднялся и четко, по-военному встал во фрунт. – Разрешите идти, ваше императорское величество?

– Ты куда собрался, Яков Тимофеевич? – Петр даже брови вскинул в удивлении. – Нешто решил, что мне захотелось сказочку на сон грядущий послушать? А ну садись. Ишь хитрец выискался. Весь вечер заливался соловьем, слова вставить не дал, а теперь – разрешите идти.

– Так… хм… ваше…

– С этой минуты – Петр Алексеевич или государь. Понял ли?

– Так точно!

– Да не ори ты, не на плацу. Оглушил. Садись, кому говорю.

А вот этот с дедом накоротке не был. Вон как робеет, хотя и сидит перед ним совсем еще юнец. Правда, тот вьюноша – император, самодержец, а потому старый солдат со всем политесом. Ничего, старина, привыкай. И лучше побыстрее. Господи, ну чего вы все такие старые-то, того и гляди Богу душу отдадите, а иных-то и нет. Даже если и есть, кто их искать будет? Не император же. Так что смену себе подготовьте. А где ее готовить? Правильно. Либо в академии, либо на ратном труде. Ну в академии Нартов пусть старается, а вот Батищев…